С Перекрестка шумят, особенно звонок голосок Мелкого. Из своей комнаты с крепкими матами вывалился Раскол, грубо отпихнул бармена и унесся куда-то - возможно, даже и не заметив его. Другой не в обиде - он редко покидает свой Кофейник, и сегодня его вывело оттуда слишком жгучее чувство, чтобы обращать внимание на мелочи: он хотел попрощаться. Побыть Дома _одному_, хоть вокруг и много знакомых, суетящихся людей. Спокойно посмотреть на него еще раз, возможно - в последний. Он спешил, постоянно спотыкаясь об омраченные натуральным горем лица его знакомых, друзей, даже... родных, ставших ему в чем-то даже семьей за эти последние месяцы. И его, такого наружнего мальчика, медленно словно затянула трясина этой печали, грядущей утраты и парализующего страха перед будущим. Он тосковал - заранее, заочно.
Но тут рядом мелькнула яркая фигура, вытащив его из оцепенения. Подняв легкий вихрь и взмахнув гривой синих волос, Сорока стремглав летела в сторону лестниц, словно совсем не замечая бармена. Другой остановился как вкопанный, долю секунды тупо таращился в расписную стену в полном ступоре, и, наверно, сам в шоке от того, что пришло ему в голову, развернулся, побежал за ней и успел крепко схватить девушку за локоть.
-Ээээй, ты чего, ты что делаешь?! - запыхавшаяся Сорока удивлена настолько, что даже останавливается и не сопротивляется.
-Да стой ты, не кипишуй, сейчас все узнаешь! - улыбаясь сам себе, Другой тащит слабо вырывающуюся Сороку прямо по коридору, а затем - на самый Перекресток.
Крепко держа ее за плечи, чтобы не вырывалась, юноша прицельно пинает ногой проигрыватель, стоящий в углу рядом с кособокой тумбочкой. В почти осиротевший Дом проливается музыка - тянучая, словно эфир, обволакивающая и нежная - концентрированный свет, концентрированная жизнь, концентрированная любовь.
Теперь парень крепко держит Сороку за руки. Ошарашенная девушка не издает ни звука, только таращится на друга.
-Ну, - Другой улыбается, как гений или как больной, - Иди сюда.
С первым ритмичным тактом Другой тянет ее на себя, одной рукой крепко перехватив ладонь, а другой обхватив за талию. Медленно и не спеша, позволяя Сороке прийти в себя, он тихонько напевает все тот же мотив.
-Ты... ты конченный псих! - Сорока прекрасно понимает, что к чему и что задумал Другой, прекрасно видит, как вытаращились глаза Пацифиста и отвисла челюсть Мелкого... и принимает вызов, принимает правила игры, обняв Другого за плечо.
-Абсолютно, - торжествующе смеется он.
-Придурок, мальчишка, совсем еще мальчишка! - черные сорочьи глаза сверкают из под насупленных бровей. В развороте она отпускает руку Другого и кружится, закрыв глаза, потянувшись кончиками пальцев к потолку.
-Именно! - Другой ловит ее за талию и тянет за собой, описывая геометрические фигуры на полу шагами.
-Пляски на костях! Пир во время чумы! - саркастично фыркает Сорока, прогнувшись под его рукой и как бы невзначай дернув непослушный вихр на затылке. В этой музыке нет кульминации - есть только ритм и голос, усиляющий свой напор, и ребята движутся все быстрее, размывая в кружении пестрые стены, очумевшие лица состайников, да и весь мир.
-Ты слишком много мне не рассказала, милая Сорокушка! - лукаво и хитро смеется Другой, - Так что беру свое как могу!
-Ах ты ж паршивец! - так же хитро оскалилась Сорока. Другой резко дернул ее на себя и ребята едва ли не столкнулись носами.
-Ебаный в рот! - ввалившийся на Перекресток Шалфей нашел в себе силы лишь на то, чтобы покрутить пальцем у виска, - Совсем ополоумели, алкоголики...
Следовавший за вожаком Шкура замер в дверном проеме со ртом в форме буквы О.
-Гляди-ка, - усмехнулась Сорокушка, позволяя себя вести, - Твой друг тебя уже заждался...
-О, у нас с ним еще будет долгая прощальная ночь в Кофейнике, это будет самая веселая и угарная ночь, которую только видел Дом при нас! Милая, ты приглашена!
-Я не могу, я... - Сорока запнулась, у нее перехватило дыхание, - Я... я должна... я, я...
Другой в хитром пируэте развернул Сороку спиной к себе и прошептал в самое ухо:
-Должна попрощаться с Камиллом, да?..
Сорока словно окаменела на доли секунды, а потом резко выпуталась из его рук. Где-то в глубине души Другой удовлетворенно улыбнулся - вот она - глаза пылают и смотрит зверем, щеки разрумянились, синяя копна волос разметалась по плечам - вот она, вот она, здравствуй, Сорокушка, а не тот сомнамбулический манекен, что подсунули вместо нее в самую стужу зимы.
-Зачем? - почему-то шепотом спросила она, - Зачем это все?.. Весь этот фарс! Нашел тоже время для плясок - в ночь перед Выпуском!
-Все правильно, а скажи, когда, когда еще?! - в ответ едва ли не закричал Другой, тряхнув ее за плеси, - Сегодня все полубезумны от своих страхов и начала конца. Завтра нас уже не будет! Завтра ничего уже не будет! Завтра я навсегда уйду. И ты уйдешь, понимаешь?! А я тебя даже не вспомню! У меня отберут мои воспоминания, эти чертовы законы Дома! И знаешь, что? Отлично, пошли танцевать! Эй, Дом, видишь? Нам наплевать, мне наплевать, идем же танцевать!
-Точно алкоголики, ебаный же стыд... - Шалфей экстренно ретировался от такого богохульства, но Другой этого уже не заметил. Он смеялся. Смеялся, раскатисто, нездорово, как смеются гении или больные. А Сорока, держась за него, как за спасательный круг, рассматривая его совсем недавно еще такое мальчишеское, а теперь повзрослевшее лицо, словно заражалась его психозом, его гротескной истерией счастья.
-Господи, да! - она подпрыгнула на мысочки и повисла на шее бармена, - Это же идеально! Ты совершенно ненормальный!
-Ага! Прямо как ты!
И музыка взорвала стены, расщепила время и сам Дом этим концентрированным светом - или это сам танец? Танец, когда умирает былое и продолжается жизнь.
-Как тебя зовут? - шепнула она Другому, - Сегодня уже можно, уже наплевать. Там, как тебя будут звать там?
-Я... Рик.
-Лина. Когда-то меня звали так.
-Мне жаль, что мы не узнаем друг друга... снаружи. Ну, то есть, если бы могли...
-Лучше не надо думать об этом, - тихо усмехнулась Сорока, - А то слишком грустно.
-Может быть, когда-нибудь, - вздохнул Другой, - В каких-нибудь других жизнях...
Сорока скрыла горькую усмешку. В других жизнях. В других. Жизнях.
Музыка стихла. Перекресток давно уже опустел. Они не разговаривали. Другой первый нарушил тишину:
-Я на твоей стороне. В смысле, с Камиллом... Ты сделала все что могла и сделала правильно. Прости, если задел за живое.
-Ты же ничего не знаешь, - устало отмахнулась Сорока.
-Да, а объяснять уже поздно. Я просто знаю, что что-то происходило с Удильщиком - да все это видели. И знаю, что только ты могла его вытащить. И вытащила. Ты можешь гордиться собой, хоть теперь после поправки он и постоянно сгоняет меня с дивана...
-Господи, - устало рассмеялась Сорока, - Ты все равно ничегошеньки не знаешь, даже не подозреваешь, во что я ввязалась...
-Тогда просто не думай об этом сейчас.
-Тогда просто спасибо.
Сорока боялась взглянуть в лицо Другого, ее глаза приковало к себе окно, где виднелся уже седеющий горизонт и бирюзовые рассветные облака. Дом отпускает их. Почти все дела завершены. Почти все... Утро. Утро того дня, когда для всех, кого она так любит, ее не станет. Она не знала, как будет меняться их память и что они почувствуют при этом, не знала, как это произойдет и что станет с ее телом, не знала, когда - и по всей видимости, именно вероятность ответа "Когда угодно" помогла Сороке ценить каждую секунду и в следующий момент оказаться прижатой этим смешливым юнцом к дверному косяку, жадно целующей его рот, лицо, шею, мочку уха, кончик любопытного острого носа.
-Может быть, когда-нибудь... - Другой рассеянно гладил непослушные синие пряди, - В другой жизни. В другом времени. В другом мире. В другом доме...
-Да, пожалуй, когда-нибудь... обязательно, - улыбнулась Сорока, погладив его по щеке на прощанье и скрипнув дверью, ведущей в коридор. Усмехнувшись, она пнула проигрыватель. Музыка впустила жизнь на осиротевший Перекресток.
Другой грубо взъерошил свои волосы и несколько секунд смотрел вслед ее фигуре, удаляющейся по лестнице.
-Эй, Сорока!
-Да? - обернулась она в лестничном пролете - точно так же, как и 11 лет назад, на той самой лестнице, когда маленькая рыжая еврейская девочка со сломанной рукой тащила в спальню чемодан и, обернувшись, увидела своих первых знакомых - Иглобрюшика, Мелкого и Лунатика.
-Я бы танцевал с тобой вечность.
Сорока зажмурилась, отгоняя от себя наваждение воспоминаний. "Иди, - мысленно сказала она, - Иди в свое будущее, Другой. Проживи его, слышишь, проживи все то, что у меня отобрали. Будь счастлив, живи долго, найди свое дело и сделай, черт подери, что обещал - пусть прогремит где-то там Кофейник, пусть мерцает, шумит и поет, как частичка Дома, в котором мы жили. Сделай его самым настоящим и живым. Пей за здравие, вспоминай карточные партии и детские разбитые кулаки, держись за своих друзей и пусть они станут тебе семьей. А потом сломайся и полюби, женись и вырасти детей, заведи собаку, поливай гладиолусы, научить играть в теннис, поезжай в отпуск в горы, вари утренний кофе и читай газеты, ругайся на давку в транспорте, ворчи на жену, которая ворчит на твои разбросанные носки, а потом все равно целуй ее перед сном да пеки ее любимые кексы на праздники, научи сына кататься на велосипеде, задай трепку кавалеру твоей дочки, оплачивай счета за свет, смотри вечерние новости, обними внуков, состарься и умри в своей теплой постели. Проживи. Проживи. Проживи, дорогой мой".
-К сожалению, вечность есть только у меня.
-
-
11.07.2014 в 21:14-
-
12.07.2014 в 11:32спасибо) хотя, тут ведь тоже все заканчивается хорошо.
-
-
13.07.2014 в 18:05читают, я думаю, просто слишком брутальны, чтобы писать какие-то банальности вроде "о как здорово"))
-
-
13.07.2014 в 18:22-
-
13.07.2014 в 18:49