По коридорам пришлось идти, замирая и прислушиваясь чуть ли ни на каждом шагу, чтобы не нарваться на кого-нибудь. Особенно не хотелось бы столкнуться, конечно, с Жирафом. Ему не удобно врать - когда он пристально смотрит на тебя этим своим взглядом, давящим, как бетонная плита, сложно не начать путаться в своих же собственных словах. И глаз не отвести. Приходится стоять и выкручиваться, пока он наконец-то не удовлетворится твоим ответом или не устанет слушать твой бред. Но первый вариант - не вариант, поскольку Жирафа редко устраивает моя ложь, а второй - поскольку у него ужасно хорошее терпение. Особенно в некоторых, отдельно взятых случаях, и с некоторыми, особенно везучими людьми.
Радует хотя бы то, что встречи с Жирафом при желании избежать не сложно, учитывая его уникальный талант игнорировать окружающее, если только оно само не бросается к нему в объятия. Впрочем, встретиться сейчас с каким-нибудь чудом неразумным, или с Паразитом, или с, прости господи, Чумой тоже не хотелось бы.
Сейчас я хочу вспомнить детство и поиграть в бесплотную тень. Ни с кем не видеться, ни с кем не разговаривать, ни для кого не существовать.
Раньше...Раньше я и представить не мог, насколько ценно одиночество. Раньше, когда его у меня было так много, что я тонул в нем, захлебывался и мечтал никогда-никогда не быть одному. Бойтесь своих желаний... Я недавно поймал себя на том, что завидую людям, до которых никому нет дела. Они могут быть наедине с собой в любой момент, когда сами этого пожелают. Я такой роскоши лишен. Мне за своими минутами одиночества приходится охотиться, замирая и прислушиваясь в пустых коридорах, когда на улице дождь и угнетенные стихией люди сидят по комнатам, окружая себя плотной стеной звуков, чтобы монотонный стук капель не смог пошатнуть их хрупкого душевного равновесия.
В сентябре у половины Дома депрессия - тоска по прожитому лету, такая, как если бы это было самое последнее лето в их жизни. Мне обычно было все равно - у меня не было смены обстановки, летнего Дома, купания в море, поэтому переход из лета в осень никогда не был настолько болезненным. Но в этом году, кажется, общая депрессия коснулась и меня.
А все потому, что это лето было действительно последним.
Уже почти у самых дверей останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Коридор по-прежнему пуст. Тихо усмехаюсь сам себе - вся эта прогулка по Дому ужасно напоминает бегство злостного преступника от преследователей с хитроумным запутываем следов и постоянным страхом приближающейся погони.
Провожу ладонью по стене, прохладной и шершавой даже через перчатку, нахожу условно чистый участок и, еще раз воровато оглянувшись, пишу:
просто послушай: это не больше, чем капли дождя.
им никогда не отнять у нас солнечный свет.
просто запомни: последнее лето клялось, уходя
снова вернуться. просто поверь, что осени нет.
Выхожу на крыльцо, лицом к лицу с дождем, выуживаю из кармана мятую пачку, закуриваю и надеваю капюшон. Двор пуст, в этом я и не сомневался. Прикрыв рукой сигарету, выхожу под дождь. Дом, похожий на древнего титана Аргуса с сияющими глазами-окнами, остается дышать теплом за спиной, а впереди холод и слишком ранние сумерки. Ни черта не вижу при таком освещении. Я, кажется, даже в полной темноте ориентируюсь лучше, чем в таких вот густых осенних сумерках, пропитанных дождевой водой.
Иду вдоль Дома на ощупь, касаясь рукой стены. Кеды промокли через два шага от крыльца. Теперь вот и куртка начала промокать. Глубже натягиваю капюшон, все еще наивно надеясь не намочить волосы. Летуны в последнее время приносят какую-то полную херню, а не краску: после нее достаточно только чуть-чуть промокнуть, чтобы с волос потекли цветные ручейки.
Устало отмахиваюсь от мыслей о том, что Жираф бы меня убил, если бы узнал, что я вот так вот разгуливаю под дождем. Ему ведь не объяснишь даже, что мне совсем не холодно - отвернется и слушать не станет. Он почему-то уверен, что гораздо лучше меня знает, когда я мерзну. Ну конечно, ему-то и адская жара - это приятное тепло, как же тут поверить в то, что я отлично себя чувствую в сентябре в одной футболке? Хотя, признаться честно, это не слишком удобно - когда тебе по идее нужно опасаться сквозняков и всяких там переохлаждений, а ты практически не чувствуешь холода. Но сейчас я мерзну вполне сознательно, риск простудиться - достойная плата за то, чтобы побыть в одиночестве.
Наконец добираюсь до своего излюбленного места уединения. Небольшой закуток с намертво заваренной металлической дверью - то ли бывшим служебным выходом, то ли еще чем-то в этом роде. Сюда не выходят окна, так что из Дома меня не смогут увидеть, а над вечно закрытой дверью нависает жестяной козырек, защищающий от дождя. Идеальное место. Я знаю, что сюда многие ходят, когда хотят отдохнуть от суеты Дома, но, к счастью, не в такую погоду. Экстрималов, подобных мне, среди нас не много.
Я прислоняюсь спиной к надежному металлу двери и обхватываю себя руками за плечи. Все-таки надо было теплее одеться, но тогда кто-нибудь особо наблюдательный мог бы догадаться, что я собрался на улицу, и начать задавать ненужные вопросы, сбив мне весь настрой. Какая-то коварная капля все же умудрилась упасть точно на кончик сигареты, потушив ее, еще почти целую. Закуриваю вторую. Видели бы меня сейчас Пауки! Они и так каждый раз за сердце хватаются, застав меня с сигаретой - это при моем-то хроническом бронхите - а тут еще и мокрый, дрожащий от холода и наверняка покрытый красивыми насыщенно-фиолетовыми разводами краски, успевшей накапать с кончиков волос.
Мир сквозь дождь и сгущающуюся темноту кажется размытым, как нарисованный акварелью пейзаж. Плывут, уносимые потоками осени, очертания деревьев, забора и далеких многоэтажек. Выдыхаю прямо перед собой густое облако табачного дыма, усиливая эффект нереальности окружающего.
За моей спиной замер Дом, пробудившийся от летней спячки. За моей спиной люди, близкие и не очень, поделились на черное и красное, придав этим словам смысла намного больше, чем они того заслуживают. За моей спиной девять лет, прожитых в этих стенах. За моей спиной шелестит листвой Лес, довольно зажмурившись в предвкушении скорой добычи. Все это - за спиной.
А впереди сумерки, в которых я ничего не вижу, как ни старайся. Мы все так горюем о последнем лете, что не замечаем простого факта: эта осень тоже последняя. У нас теперь все в последний раз, поэтому важно ничего не пропустить. Поэтому я жадно глотаю остывающий воздух сентября, смешанный с сигаретным дымом, и слизываю с губ дождевые капли. Завтра - или через неделю, месяц, не важно, времени осталось так мало, что теперь любой срок так же близок, как завтра - начнется война. И тогда уже точно не останется никакой возможности насладиться одиночеством. Завтра будет война, а послезавтра - конец, а я еще столько всего не успел, что не имею никакого права впадать в панику на этот счет, чтобы не тратить на это драгоценное время. Оно - наше время - оно скоро сорвется и побежит от нас, а пока оно держится на волоске, на последней затяжке, на ниточке дождя, и я тяну его, тяну и тяну, игнорируя холод и хлюпающую в кедах лужу, и сигарету, обжигающую пальцы. Еще немного. Еще пара мгновений наедине с собой.
Я выбрасываю дотлевший до фильтра окурок и отделяю себя от железной двери, не ведущей никуда. Титан Аргус жмурится электрическим светом окон. Я возвращаюсь на крыльцо, пару раз споткнувшись и промокнув уже до нитки. Дверь Дома тихо закрывается за мной.