[another-home]

И тут я понял, что меня накрыло (с)
В общем Пацифиста прорвало и он написал о том, как он попал в Дом.
День Дома.

Осторожно: ОБВМ, Наружность и Белые стены.

Я мало что помню о тех временах, когда у меня не было Дома. БОльшая часть воспоминаний - белые стены больничной палаты, белье в неотстирывающихся пятнах, о происхождении которых не хочется думать, обследования, анализы и Мой Лечащий Врач. О, этот доктор Франкенштейн, повелитель пробирок и надежда поколения. Я ненавидел его так сильно, что кажется израсходовал весь лимит эмоций на одного этого человека.
Больше всего в жизни он любил себя. На втором месте у него стояла наука, как способ продемонстрировать себя всему миру. Все остальное, кажется, было ему безразлично, находясь рядом с этим человеком я всегда точно чувствовал, кто я для него - образец, объект исследования и любопытный экземпляр. вылечить меня он пытался первые два месяца. Последующие два с половиной года он изучал.Думаю он препарировал бы меня как лягушку, если бы у него была возможность.
Еще я помню дом своей матери. Он ассоциируется у меня с прутьями кроватки, из которой я почти не выбирался первые годы своей жизни, сладкой манной кашей и словом "помолчи". Я рано понял что должен вести себя тихо и очень старался, но этого было мало, нужно было еще тише. Думаю, лучшим вариантом было вообще не появляться на свет. Впрочем воспоминаниям об этом периоде моей жизни трудно доверять, в три года меня положили в стационар и в доме матери я больше не бывал.
Я не помню ее лица, только глаза и руки. И еще голос. Я до сих пор иногда ловлю себя на том, что засыпая рассказываю себе сказки этим голосом. В ее глазах я никогда не видел тепла. Там было многое: беспокойство, когда она спрашивала, как я себя чувствую, усталость, когда она слушала меня, вина, когда она говорила, что не сможет прийти в следующий раз, но ни нежности, ни тепла, ни любви. Руки были тонкими и холодными, с обкусанными заусенцами, многочисленными трещинками и шрамами, я изучил их досконально, потому что говоря с ней почти не отрывал от них взгляда. Просто что бы не смотреть в ее глаза. Я помню книги, которые она мне приносила, я читал из, представляя, что это она читает мне вслух.
Лучшее, что я помню - тот день, когда она пришла намного раньше обычных часов посещения и сказала мне собирать вещи. Именно тогда передо мной замаячило слово Домой. Я не сказал его вслух, но его призрак делал меня легким и невесомым. Собирать мне было нечего - книги были библиотечными, полотенца и пижама больничными. Я надел городскую одежду, купленную специально для этого случая и сказал, что готов. Всю дорогу меня переполняло ощущение счастья и тепла, я ехал Домой. Я представлял теплые шершавые стены и лучики солнца, щекочущие сквозь стекло по утрам, теплые улыбки и вечерний чай в больших кружках. Беспокоило только чувство вины проявившееся в серых глазах матери, сильнее, чем обычно. Она говорила, что мы едем туда, где мне будет хорошо и где много таких же как я, она говорила долго и под конец, устав слушать я улыбнулся и сказал "Не волнуйся, я понял, мы едем домой."
В тот день я видел ее в последний раз. Это был самый лучший день в моей жизни, день когда у меня появился Дом.