[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

Преамбула: уж насколько помню.

Итак, 4 октября, вечер, считанные часы до игры. Люди либо бегают по потолку, либо откладывают кирпичи. А мне внезапно как будто кто-то хитрый и большой проламывает череп и начинает прямо туда что-то надиктовывать. В полной прострации минут двадцать неотрывно и со скоростью стахановца чет строчу в блокнот, пока мимо лихорадочно бегает Васенька, украшая Кофейник, постоянно в меня врезаясь. Я ей наверняка дико мешалась, но так и не извинилась - Васенька, прости, я не очень умная(
Заканчиваю и иду одуплиться да покурить. Напротив меня в курилке Дрей, Саша и Питер. Первый в полупрострации нервно считает часы до начала, Саша и Питер наверняка тоже это делают, но, возможно, не так явно, либо я не помню.
-У меня есть текст, - говорю я.
-Давай, - они мне.
-Там про Самую Длинную. Там все плохо. То есть вообще хорошо, но плохо.
-Давай уже, - они мне.

И я даю. Черновую версию слышали эти трое, а потом, с легкого пинка Саши, вчера и сегодня я это наговаривал в микрофон и вот. Не могу сказать, что получилось прям классно и так, как я хотела: когда начитываешь в режиме реального времени и живым людям - оно неоспоримо лучше получается.
Но вот.



P.S.:Если кто-то не воспринимает на слух - могу опубликовать текст.
P.P.S.:Упоминаний дофига, посему с тегами бардак. А еще куда-то делся тег Холодрыги Оо

@темы: Другое, [Жираф], [Мелкий], [Удильщик], [Шалфей], [Вавилон], [Длинный], [Лишний], [Счастливчик], [Шкура], [Сорока], -Четвертый выпуск-, [Книжница], [РЖД], [Чекист]

---

Столовая

[Книжник.]

Бессмысленно и бессюжетно созерцательное. Персонажи: почти весь состав Дома, кроме воспитателей и Холодрыги.
1. Таймлайн - незадолго до Самой Длинной.
2. Я надеюсь, что правильно помню, кто как сидел, но не уверен в этом.
3. Говоря "Бездна", я имел ввиду исключительно ОБВМ!

Я вообще люблю столовую. Только здесь все собираются вместе, в другое время полным составом домовцев нигде не увидишь - разбиваются по стаям, по комнатам, по тройкам-двойкам-единичкам. Сейчас, о, редкость, здесь вообще все. Сидят постайно, ну, это норма - в любой компании больше трех люди разделятся по стаям, вон, собери народ на Перекрестке - сразу увидишь, как один угол Перекрестка займут Черные, другой - Красные. Только в Кофейнике это правило действует не всегда, но тут дело, видимо, в самом Кофейнике, и в том, кто конкретно туда приходит.
Мое место - спиной к двери, прямо напротив нее, чтобы не пришлось протискиваться с коляской куда-нибудь за стол. Мелкий, впрочем, регулярно это проделывает, цепляясь за ноги и колеса и продолжая лучезарно улыбаться. На то он и Мелкий, им с Зеленкой почти все можно. Иной раз они за нас всех задают такие вопросы, которые задавать нельзя, но ответ послушать очень хочется.
В углу стола справа от меня шумно - там уголок девушек-Красных; Радуга и Сорока ярки и цветасты, Белка на их фоне кажется монохромной, но гордо выпячивает свое главное украшение. Так уж она одевается - сначала в комнату заходят сиськи, а через полминуты - сама Белка.
Сорока. Образ ее веселый и яркий, болтливый и песенный до "не заткнешь", но где-то внутри у нее живет свое одиночество. Впрочем, то же самое можно сказать о каждом из нас, даже о трех личностях Войны и Мира, так что ничего нового. Вообще, Сорока с Радугой рядом - это же вынос мозга, хорошо, что по Дому они вместе не ходят.
Радуга. Немножко Домашняя, немножко Наружная. Или даже сильно Наружная. Кажется, она не верит в нашу общую догму-молитву-просьбу: "Нет дома, кроме Дома". Веселье, активность, многоцветье, конфеты и Бублик - вот что такое Радуга. На общем фоне она кажется почти что здоровой и нормальной, впрочем, что я знаю о ней? Да ничего. Глубины личной Мировой Бездны каждого за этим столом - лес темнейший, густая чаща. Двадцать штук Мировых Бездн за одним столом, лучше не копаться.
Слева от девушек пара пустых стульев «водораздела», затем – Пацифист. Справа волосы распущены, слева – забраны в косичку, хайратник на лоб, цветастый платок, поддерживающий правую руку, феньки – часть на руках, а часть недоплетенными свисают с джинсов. Один из двух наших хиппи. Лично я не верю в то, что он пытается копировать Шамана – не мог же Шаман приватизировать все движение хиппи вкупе с атрибутами? Это не в его стиле.
Пацифист тихий, не сильно заметен, обычно он садится где-нибудь в углу и начинает плести феньки или нанизывать на нитку бусы. При количестве действующих рук в полтора это не так-то просто, но он отлично приспособился.
Вавилон, второй наш хиппи. Раньше был рыжим, а сейчас – нежно-салатовый, с какими-то переливами и переходами цвета. Жизнерадостно так. Шепчется о чем-то с Пацифистом, склонив к нему голову - похожи, как братья-близнецы, хотя, думаю, они сильно разные. Разве что идеология общая.
Чума. Преемница Шамана в роли нашего вожака, как Раскол (Война-Мир) - преемник в роли Хозяина Дома. Только вот они даже вместе не справляются с ролями так, как это делал Шаман. Раскол, кстати, сидит на Черной половине стола, видимо, в память о тех временах, когда он еще был в стае. И не только он. Довольно... светлое было время, что ли? Особенно если сравнивать с "сейчас", когда тучи в воздухе оседают на коже моросью. Они везде - и в четком разборе постайно, и в атмосфере, и особенно - в репликах, которыми обмениваются между собой Чума и Террор. Грядущее ебанёт по ним со всей дури, первыми, так что, дорогая наш вожак, ты держись.
Между нею и Войной с Миром Жираф - высоченный и тощий, хочешь окликнуть - дотронься до твердой, как дубовая кора, кожи косухи. Мне еще и голову приходится сильно задирать - иначе он абсолютно меня не слышит. В иерархии стаи Жираф - ладья, тот, кто сразу после. Поддержка силовая, подозреваю, еще и моральная, башня наша несокрушимая... вроде как. Ну, или обязан быть таковым. А кто, если не он?
Следующим сидит... Война? Мир? Не скажу навскидку. Иногда кто есть кто видно четко, веет за несколько метров, а иногда, когда Хозяин Дома молчит и невербально тоже молчит, не приглядевшись, не выяснишь. Напряженный, на взводе, готовый то ли побрататься, то ли сцепиться - трудно, наверное, быть отражением настроения всего Дома. Колбасит еще так.
Паразит. Именно на него мы "обменяли" Длинного во время перестановки вожаков. Лично мне, пожалуй, больше нравился Длинный. Не то, чтобы у меня что-то против Паразита, просто наши с ним литературные вкусы сильно различаются. Паразит с Лишним живут в комнате с Вавилоном и Пацифистом - только там особо не видно ни них, ни следов их пребывания. Рисунки Пацифиста на стенах, запах благовоний Вавилона, и, как правило, никого из остальных двух. Сколько к ним ни заходила, не удавалось застать.
Мелкий, кроме разноцветной одежды и фенечек, весь в зеленых узорах. Впрочем, как и остальная стая - те, кто не смог отбиться. А отбиться от Зеленки трудно - ну как, скажите, от нее отбиваться? Мелкий с Зеленкой - наши задаватели вопросов, наш незамутненный взор и наше немного правды.
Лишний. Картежник и, несмотря на три года в Доме, все еще слегка новичок. Оглядывающийся вокруг с неким непониманием - что, блин, за хрень непонятная творится? По каким правилам здесь играют?
Справа от меня сидит Кобра, единственный человек в Доме, с которыми у меня взаимно неприязненные отношения. Трудно хорошо относиться к человеку, с которым в первые же дни в Доме сцепилась - до крови, Клетки и, подозреваю, еще одной красной полоски. Хотя порою мне кажется, что за столько лет можно было бы и помириться. Что бы там ни было у нас с Коброй, она - из моей стаи. А это пиздец, как важно. Здесь и сейчас у меня нет и быть не может другой семьи. Та, кровная... ну, она где-то далеко. Она - там. А жизнь - здесь.
Дальше начинаются Красные, их половина. С самого боку - Шкура, он вообще теперь... слегка со стороны в стае. Я несколько раз видела его с книгой, напряженно разбирающего буквы и почти целующего пыльные библиотечные листы - только человек, искренне любящий читать, будет так стараться. Кажется, стоит приглядеться получше - что же именно он читает? В какие миры уходит из ставшего не шибко-то дружелюбным Дома?
Счастливчик. У Счастливчика есть сестра, занудный характер и долгие лекции о последствиях вредных привычек. Под настроение они мне нравятся, лекции. Чтобы умереть от рака легких, надо курить еще довольно много лет - кто сказал, что это плохая перспектива?
В торце стола спиной к двери сидит Террор, с видом, как всегда, мрачным, пугающим и недружелюбным. Хотя, соответствуй он полностью своему внешнему виду - наверное, его стая бы иначе к нему относилась. В девичьей спальне нет четкого деления, нет "водораздела", и спят все вперемешку, по принципу, кому где кровать больше нравится, а не "черные туда, красные сюда". И девушки Красных отзываются о нем положительно. Ударная сила Красных, их стена, и их же судья - неугодные ему в стае не задерживаются.
Шалфей. Много разных цветов и яркие очки, показывающие ему чуточку другой Дом, чем видим мы. Ладья, айсберг, человек-многое что... и абсолютно мне непонятное многое. Впрочем, желание узнать, что же это "многое", меня не посещало. Да ну его, личная Бездна на пару вечностей глубже, чем у остальных - эка, блин, невидаль. Рядом с ним вообще Удильщик, еще более отстраненный и своеобразный, несмотря на частые и едкие комментарии происходящего. Положив болт на присутствие администрации, матом требует от расшумевшихся стай заткнуться и дать спокойно поесть - никому, кроме него, шум в столовке есть не мешает, но ведь у нас и нет больше слепых с феноменально острым слухом. И другими органами чувств. Пожалуй, в Доме и происходящем в нем он порою ориентируется покруче нас, слишком сильно верящих своему зрению.
Длинный - из Красных. Не поладил с Чумой и ушел сам, поскольку посчитал нужным. Красиво ушел, зараза. Впрочем, порою с ним все еще можно поговорить о книгах - где-нибудь на Перекрестке. А еще он отлично подходит для того, чтобы достать требуемую с верхней полки - дотянется.
Мне нравится наблюдать, оглядывать, перебирать в уме всех наших, и не исключено, что это моя последняя возможность увидеть всех и сразу в столовой. Я понятия не имею, когда и как рванут грозовые тучи. Впрочем, одно можно предсказать точно, и даже пророческого дара не нужно - состав и места сидящих сейчас за столом изменятся. Сильно.

@темы: Проза, [Жираф], [Мелкий], [Паразит], [Удильщик], [Чума], [Шалфей], [Вавилон], [Длинный], [Лишний], [Счастливчик], [Террор], [Шкура], [Сорока], [Шаман], [Радуга], [Раскол], [Белка], -Четвертый выпуск-, [Книжница], [Кобра], [Пацифист]

---

Исправлен косяк

[Drugoi Dom]

Обратите внимание, что...
-Первый выпуск- => -Четвертый выпуск-
То есть, под НАШ выпуск теперь ставится тег -Четвертый выпуск-, под предыдущий -Третий выпуск- и так далее.

@темы: Сообщество

---

Царевиц-жаба

[Яровий]

Персонажи:
Вий, Паразит, Шалфей.
Немного Удильищка и Шамана.
Между делом упоминаются Шкура, Террор, Лишний, Счастливчик, Белка, Сорока, Жираф, Раскол и даже Сэр.

Тем субботним утром не то что Красных, но и, наверное, весь Дом, будит крик:
- Кто?!
Еще не успевшие толком проснуться воспитанники подрываются в своих постелях, и ошарашено переглядываются, еще теша себя надеждами, что страшный голос, разорвавший ленивую утреннюю тишину, был коллективной галлюцинацией.
- Что ему опять неймется?.. – сонно бормочет Удильщик и, нехотя высунув руку из-под одеяла, ощупывает тумбочку в поисках своих темных очков.
Шалфей, моментально скинувший с себя сон, ловит взгляд Паразита. Парень, полностью одетый и, кажется, не ложившийся этой ночью в постель, ухмыляется состайнику, и тот чует недоброе. За два года совместного проживания в этой спальне Шалфей никогда не видел Паразита таким пугающим, отталкивающим… соответствующим своей кличке.
В коридор, постепенно наполняющийся другими вырванным из уз сна обитателями Дома, они выходят втроем, и, замыкающий их шествие, Паразит вдруг тихо, гадко смеется, выглянув из-за плеча Шалфея.
Вий, словно его подменили, мечется по коридору, сотрясаясь от злости. Он то останавливается, то сжимает руки в кулаки, то снова срывается с места и опять выкрикивает:
- Кто...

@темы: Проза, [Жираф], [Паразит], [Удильщик], [Шалфей], [Вий], [Лишний], [Счастливчик], [Террор], [Шкура], [Сорока], [Шаман], [Раскол], [Белка], [Сэр], -Четвертый выпуск-

---

[Journey to the stars]

Я тоже решила собирать все фанфики в один пост.

Дорогой сна

Серый пепел

История одной кошки

New Возвращение

запись создана: 10.10.2013 в 21:55

@темы: Проза, [Шаман], -Второй выпуск-, [Радуга], -Третий выпуск-, -Четвертый выпуск-

---

[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

Больше "довоенных" текстов") В продолжении флешмоба "Как я попал в Дом".
В конце встречаются маленькие Раскол, Мелкий и Удильщик.
Еще мимоходом упоминается Пятница.

...рука в гипсе отвратительно ноет. Мама уже сделала ей укол, скоро должно подействовать, а пока - надо потерпеть.
С самого утра маленькое семейство крутится в сборах - Лина старается быть максимально полезной и суетится вместе со взрослыми. Это из-за нее они так напрягаются... это из-за нее они должны тратить свое время на сборы и дела... она обязательно должна помочь. Но получается только вертеться под ногами и мешать, так что бабушка, больно отхлестав ее мокрым полотенцем, отправляет собираться в своей комнате.
Лина на пару минут зависает перед окном, созерцая осеннюю серую мокрость. В тетрадке теснятся разноцветные рисунки и записи от одноклассников с пожеланиями поскорее поправляться, возвращаться к ним, не грустить, адреса, куда писать письма...
Мокрость за окном лупит каплями по стеклу и Лина всеми силами старается не плакать. Глупые, какие они глупые! Как они не понимают, она не вернется! Она никогда не вернется! Они больше никогда не будут качаться на качелях с Мартой и Кристиной в школьном дворе, не будут носиться в догонялки с Лукасом и Михаэлем, а все письма, что она будет им писать, конечно же, сначала будут получать ответы, а потом...
Ее вычеркнут и забудут. На уроках художеств им объясняли: чтобы нарисовать лошадь, сначала нужно наметить карандашом несколько кругов, а потом стереть ластиком все эти вспомогательные линии. Вот и Лину так. Ластиком. Как вспомогательную линию.

Это все доктор Штайнер. Это все он... Высокий, сухопарый и абсолютно седой - он с первого взгляда не понравился Лине. То ли из-за козлиной бородки, то ли из-за того, что назвал ее этим словом - "инвалид". Лукас и Михаэль тоже знали это слово (отец Лукаса работал на "скорой"), но им хватило ума не употреблять его. А этот что, совсем из ума выжил, старикан?! "Инвалид", тоже мне... Сам ты... на голову...

История про маленькую рыжую еврейскую девочку.

Мирьям Сандлер с открытым ртом восторженно слушала этого мерзкого старикашку. В отличии от всех других докторов, он не велел Лине раздеться, не смотрел ее бумаги и даже пальцем не притронулся к сломанной руке - только говорил, речь его была слащавая и урчащая. Отвратительная, короче говоря. В ней можно было, если постараться, уловить некоторую информацию - снова об этом богомерзком слове, о Лине, о том, что если девочка доживет до совершеннолетия - это будет великое чудо, о каких-то странных болезнях, обязательно грозящих Лине, о том, что у шестидесятилетней бабушка кости крепче, чем ее, об опасности каждодневного посещения школы - вот, сегодня в детской игровой потасовке ей сломали руку - всего лишь игра! - а что же может случиться завтра?.. плюс учитывая порок сердца и прогрессирующее искривление позвоночника... необходим каждодневный специальный уход... изоляция от здоровых сверстников с целью обезопасить... возможно, интернат с полным пансионом вполне подойдет... да, у меня есть несколько вариантов... конечно, можно добиться приказа о поселении через министерство здравоохранения...
Лина здоровой рукой лихорадочно вцепилась в мать, как только они вышли из кабинета, и не отпускала всю дорогу домой, словно стараясь прирасти к ней навсегда. Только дома девочка дала волю чувствам, побежав на кухню в самый разгар беседы матери и бабушки. Услышав их голоса, Лина замерла за дерью.
- Но я все же сомневаюсь, ей всего 8 лет... отдать ее куда-то, совсем одну?!.. - голос матери прерывало позвякивание чайной ложки о чашку.
- Сомневается она, ишь ты! А мне и дальше горбатиться, поднимать твоего выродка?!
- Мама!
- А как это еще назвать? Как в подоле принести - это ты мастак, а как ребенка воспитывать...
- Избить Лину до сотрясения мозга и шрамов на спине - это ты называешь воспитанием?! А другие твои варварские методы?! Ты наверно только кровопусканием ее не пыталась "лечить"! Я никогда не просила тебя приезжать, мы бы справились...
- Ха! Справились бы они! Одни в большом городе, без жилья, ты без работы - куда бы ты пошла? На ту же панель, где нагуляла эту калеку? А где ее папаша? А?
- Не смей так говорить! Она не калека! И я... я не... я никогда... мы работали вместе и он... он очень любил нас!
- Был бы жив старый Аба, о был бы жив, ох он бы тебе надрал твою задницу-то вертлявую, ох он бы тебя выставил - без ничего бы выставил! Пользуешься моей добротой, сосете с твоей ублюдкой из меня, вампиры... и еще в роддоме ж поняла, что родила калеку, говорила я тебе - не губи жизнь свою! Ан нет, не отдам, мое... ну вот, твое, только б издохло бы это твое, если б не бабушка - бабушка ж сильная, бабушка ж выходит... выходили на свою голову! Уродка малолетняя, да еще и с бандитскими замашками... и все ж дочки у меня красивые! А это в кого уродилось? В папашку, точно в папашку - уродец тот еще наверняка был... конечно уродец - кто ж еще на тебя позарился бы?
В повисшей паузе Лина расслышала сдавленное дыхание матери. Мирьям Сандлер тихо плакала в кухонное полотенце.
- Вот что я тебе скажу, - бабушка чиркнула спичкой и закурила, - Выблядка твоего я тянуть не намерена. Не сдашь в интернат сама - так пока будешь на работе я сама поеду и... хотя, чего это мне еще деньги тратить на автобус? Сдам в опеку, сами пусть везут - у черта на куличках находится этот ваш интернат, и придумали же... Штайнер, этот, тот еще жулик - денег содрал за помойку какую-то, а ты и рада клювом щелкать. Потерянный ребенок, отбракованный... думаешь, там в этом интернате ее не покалечат? Конечно, покалечат! Еще как! Иль с лестницы навернется на ножках своих кривеньких и шею свернет... Что этот проходимец Штайнер сказал? Что может до совершеннолетия не дожить? Ну и слава Богу, окончатся наши мучения...
Всхлипы матери стали громче. Лина закусила здоровый кулак.
- Ну что ты ревешь? Слезами горю не поможешь. Иди чемоданы пакуй лучше, чтобы со следующей недели этого уродца тут не было. Конечно уродец! Думаешь, она тебе поддержкой в старости будет? Думаешь, внуков родит? Не выносит! Совсем дохля, посмотри на нее! Да и если вдруг - кто ж на эту убогую взглянет? Как мы этой уродке мужа найдем? Никак! Еще и безотцовщина! Ох, был бы жив старый Аба... Не реви! Не избавилась от нее в младенчестве - хоть сейчас умный совет послушай! Держим в доме камень преткновения... так может хоть кто-то у тебя появится? Если этот выродок висеть на шее камнем не будет... Ох, не видит этого всего старый Аба...
Все еще стоявшая за дверью Лина зажала рот рукой, чтобы сдержать рыдание.
- Ну что ты так расстраиваешься из-за такого убожества? Не жилец твой ребенок, да и пользы от него никакой. Рыжая еще... Ты что, не знаешь, как поступают с бракованным материалом? Выбрасывают, а не сидят слезы льют! С глаз долой этого инвалида! Ты еще не старая, может, и будут еще у тебя дети... Утрись лучше и иди делом займись. Давай-давай!
Лина сообразила, что сейчас дверь кухни откроется и маленькая шпионка будет обнаружена. Девочка как можно тише юркнула за угол коридора, откуда побежала в свою комнату и только забравшись на кровать и уткнувшись лицом в Путю - плюшевого пса, которого ей когда-то давным давно подарил дедушка Аба, - дала волю слезам.
Дедушка никогда не мог поставить на место старую Рахель Сандлер (наверно, никто в мире не смог бы), но в его присутствии она переносилась гораздо легче.
- Дедушка... - всхлипывала она, словно пытаясь призвать его на помощь - чтобы он пришел, большой и сильный, мудрый и смешливый, и разобрался со всем этим бардаком, и не дал никому избавиться от Лины...
- Дедушка, ты тоже на самом деле меня ненавидел? - тихо спросила девочка в пустоту. Мертвые воскресают только в нашей памяти.
А от нее скоро избавятся. Отправят в интернат. Она всем мешает, от нее только беды. Вот она исчезнет - и всем будет хорошо. Потому что она уродец. Выблядок. Испорченная. Убогая. Калека. Отбракованный материал. Инвалид...

- Лина, ты собрана? - мать заглядывает в комнату. Мирьям Сандлер одета по параду - идеально вычищенное пальто, прическа, сапоги на каблуках. Ей не хочется казаться замарашкой перед администрацией интерната, куда она сдает своего ребенка. Ни дай Бог подумают, что они неблагополучные, что избавляются от ребенка из бедности... - О, молодец! Ну что, готова встретиться с новыми друзьями?
Лина молча окидывает взглядом деланную улыбку матери и идет в прихожую, где уже ждет небольшой чемоданчик. Чуток одежды, умывальные принадлежности, пара любимых книжек и тетрадки с рисунками да записями. В отдельном пакете - увесистая медицинская карта, огромный тубус с рентгеновскими снимками, какие-то важные документы, метрика из школы... кажется, пакет с бюрократическими бумагами в разы превосходит по объему ее не густые пожитки.
- Ну, с Богом, - Рахель Сандлер выходит проводить дочь и внучку до крыльца подъезда. Лина даже не шелохнулась, когда Мирьям велела ей попрощаться с бабушкой.
- Ну что поделать, безнадежный ребенок, - тучная пожилая женщина с застиранном переднике очень выделяется на фоне маленькой и изящной дочери и откровенно тощенькой внучки. Рахель сама подходит к Лине и вытаскивает из кармана передника что-то блестящее. Вместо прощальных объятий - руки на плечах и на шее Лины застегивается золотая цепочка. Девочка ошарашено переводит взгляд со звезды Давида, теперь болтающейся на ее шее, на бабушку и обратно.
- Может хоть что-то поможет этому убогому ребенку, - собрав рот куриной попкой цедит бабушка.
И Лина с матерью уходят под моросящим дождем в сторону остановки. Автобуса долго нет и вдруг девочка слышит шлепающие шаги за спиной.
- Погоди!.. Погодите! Тетя Мирьям, Лина! - запыхавшийся мальчик прячется от дождя под навесом остановки и пытается отдышаться.
- Руди? - Лина уже мысленно навсегда похоронила в своем прошлом прошлых друзей, школу, одноклассников и вот эта встреча с Руди Брамсом никак не входила в ее планы.
- Я... я хотел попрощаться. Я болел, когда все тебя провожали, хотел прийти, но меня все равно отец не пустил...
Ребята отошли за угол остановки.
- Ты, это... не пропадай, ладно? Я попросил Лукаса написать и мой адрес тебе. Пиши, обязательно пиши! И ты же будешь возвращаться на каникулы?
- Как пойдет, - девочка пожала плечами, - я не знаю, что за тюрьма, в которую меня везут...
- Ну что ты... это не тюрьма! Просто школа. Почти как наша. И я уверен, там не плохо...
- Конечно ты уверен! - тряхнула головой Лина, - Это не тебя высылают с глаз долой!
Мальчик неуверенно замолкает, уставившись на ее залитую в гипс руку.
- Извини, я правда не хотел! Мы ж просто бесились как всегда... Я даже не знал, что ты такая... хрупкая.
- Извиняю, - Лина пнула мальчика в плечо, - Свинух.
Они еще что-то говорили друг другу, но подоспевший автобус ускорил прощание. В салоне мать принялась заплетать непослушные рыжие вихры дочери в косички "чтобы было прилично", а Лина безропотно поддалась, прилипнув к запотевшему стеклу. Ладонью она протерла себе окошко, в которое смотрела, как вслед отчаянно машет руками Руди.

У ворот интерната мать остановилась, лихорадочно вспоминая, вдруг что-то забыто. Лина оглядывалась по сторонам. Автобус довез их до конечной, потом они долго шли пешком по дворам, мимо промзон. Серое и какое-то кособокое здание стояло на самом отшибе. Девочка подошла поближе к забору приникла лицом к промежутку между его прутьями. Во дворе дома виднелась детская игровая площадка и скамейки, на них она заметила двух взрослых девушек. Лина присмотрелась и вздрогнула: у одной из них напрочь отсутствовала рука. Девочка нервно покосилась на свой гипс, но тут ее внимание оказалось полностью приковано. Во двор вышел юноша (хотя она вообще сомневалась поначалу, что это человек), несмотря на прохладу, одетый только в легкую жилетку. Но не его морозоустойчивость поразила девочку - это был настоящий негр. Черный, как сгоревшее смолье, как кляксы туши, что девочка оставляла на уроках художеств, с мелко-мелко вьющимися волосами цвета сажи и малиновыми губами. Она зажмурилась и вновь открыла глаза (Лина никогда в жизни не видела настоящего негра), но тут ее окликнула мать и сказала, что не прилично так таращиться и что Лина не должна поддаваться расовым стереотипам - в конце концов, Лина с ее национальностью тоже в "зоне риска".
Мать пошла по дорожке к крыльцу и Лина послушно поплелась следом. В кабинете их уже ждал директор - пожилой и пухлый человек, постоянно затягивающий паузы. Он что-то говорил про правила и внутренний распорядок, спрашивал Лину об учебе и увлечениях. Девочка не слушала и не помнила, что отвечала. Теперь на нее как нож гильотины упало, и потянуло за собой слезы, осознание: мама уйдет и не вернется. Сейчас ее здесь оставят. Навсегда.
Сдерживая рыдания, она попыталась запечатлеть на подкорке каждый жест матери, звук голоса, запах. Лина прижалась к ее боку, Мирьям рассеянно погладила дочь по голове, затем встала и подошла к директорскому столу, чтобы подписать необходимые бумаги.
Дело было сделано.
Директор вышел проводить Мирьям Сандлер до ворот. Лина побежала с ними и крепко обхватила мать за пояс здоровой рукой.
- Мааам... - шепотом звала она и тихо плакала, - Мамочка...
Лина искренне, до последнего надеялась на чудо - вот сейчас мать одумается, скажет, что ей наплевать на бабушку и на уже подписанный договор, велит дочери хватать чемодан и они навсегда уйдут отсюда и никогда не увидят больше этот странный серый кособокий дом.
Но Мирьям Сандлер только потрепала Лину по голове, велела хорошо кушать и быть послушной девочкой. А потом ворота за ней закрылись.
Чуда не получилось.
- Твоя спальня на третьем этаже, - к Лине подошла воспитательница и положила руку ей на плечо, - На обед для тебя мы, к сожалению, не рассчитывали, но к ужину для тебя уже будет порция. Помочь тебе донести твои вещи?
- Спасибо, - Лина отрицательно покачала головой и побрела в дом, утирая глаза.
Схватив чемодан, ждавший ее у крыльца, здоровой рукой, Лина, кряхтя и шмыгая носом (слезы упорно катились по лицу), начала свое восхождение. После первой лестницы она вдруг уткнулась носом в две пары мальчишеских ног, свисающих в пролет. Девочка медленно подняла голову и узрела их обладателей: двух ребят, примерно на год младше ее самой. Хотя нет, трех - маленький и щуплый, третий сидел рядом в кресле-каталке. Лина вздрогнула - колясника она тоже никогда в жизни не видела.
- Свежая кровь пришла, - худой и лохматый мальчишка, сидящий посерединке, как-то хищно заулыбался, - Оттуда. Снаружи.
- П-привет... - пробормотала девочка, отчего-то заслоняя собой свой чемодан, - Меня зовут Лина.
- Ничего-ничего! - мальчишка подался вперед, от чего Лина опять задрожала, - Мы это исправим...
- Ты смотри! - колясник был настроен гораздо дружелюбнее своего приятеля, - У нее косички!
Мальчик едва ли не запрыгал на своей коляске от восторга.
- И она рыжая! Настоящая рыжая! Иглобрюших, а вдруг она ведьма? Эй, девочка, ты, случайно, не ведьма?...
- Скажешь тоже, ведьма, - мальчик, которого колясник назвал странным словом "Иглобрюшик", продолжал пристально рассматривать Лину: тощие коленки, рыжие волосы, гипс на правой руке. Она сначала поравнялась с ними, теперь смотрела сверху вниз, поднявшись на их пролет, - Никакая не ведьма, а обыкновенная плакса. Всего лишь плакса, совсем новенькая...
- Успокойтесь вы, оба, - внезапно подал голос крайний - такой же худой, как и два его друга, с длинными черными волосами, немного растрепанный, как маленький вороненок, - Это просто девчонка.
Черноволосый поднял голову и выглянул на нее из под растрепанных волос, пока девочка тащила дальше свой чемодан. Лине показалось, что ее всю словно ощупывают взглядом.
- Это просто девчонка, - повторил он тихим шелестящим голосом, - Просто новенькая. Как и мы все год назад.
- От нее несет этой вонью! - вскипел "Иглобрюшик", вцепившись в перила, - Он нее несет Наружностью!
Совершенно сбитая с толку девчонка уже почти добралась со своим чемоданом до третьего этажа и оглянулась на загадочную троицу. В этот момент черноволосый вновь поднял глаза на Лину и еще раз оценивающе прошелся по ней. Внезапно, он удовлетворенно усмехнулся уголком рта.
- Это пройдет.

запись создана: 18.10.2013 в 22:36

@темы: Проза, [Мелкий], [Удильщик], [Сорока], [Раскол], -Третий выпуск-, -Четвертый выпуск-, [Пятница]

---

Три ссылки на тексты

[Val_Ekkert]

Длинный и Сорока в возрасте лет этак семнадцати

Длинный и любовь

Длинный и ещё любовь.

@темы: Проза, [Длинный], [Сорока], -Четвертый выпуск-

---

[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

Знакомство Сороки и Длинного, альтернативный вариант, взаимно-неприязненный))
В ролях - все те же плюс Шаман. Все мелкие, всем лет по 14-15.
Господи, как я их люблю, когда они маленькие, мимими же *_*


- Шамаааан! - громко звала Сорока, еще только сбегая по лестнице. Она размахивала руками, аки крылами, когда пересекала холл и вприпрыжку неслась к спальне друга, - Готовь свою задницу, старый пердун! Я вставлю в нее свой карающий жезл, если ты еще не собрался - а ты не собрался, я знаю!..

Дальше.

Одной рукой она зацепилась за дверной косяк, другой широко распахнула дверь и таким образом буквально свесилась в комнату друга. Правда, самого друга там не было. Спальня вообще была пуста, за исключением одного человека.
- Эээ... - растерянно протянул юноша, от неожиданности застывший в центре комнаты с тростью наперевес, - Эээ... Здравствуй...
- Привееееет, - протянула Сорока, теперь свисая практически вниз головой, - Ну и где это бренное тело?
- Ты, кажется, Шамана ищешь? - юноша, которого раньше Сорока не особенно часто видела, взял себя в руки и деловито оперся на свою трость, - Я его сосед. Мы живем вместе.
- Отлично, - Сорока вошла в комнату как к себе домой и пинком ноги захлопнула дверь.
- А ты не могла бы действовать несколько тише? - Длинный очень выразительно поморщился и настороженно проводил ее глазами - Сорока продефилировала прямо к кровати вожака и с разбега плюхнулась на нее, - Да что ты себе..?
- Расслабься, - девчонка закинула ноги на спинку, - Это весело. Предлагаю тебе сделать так же. А то твоя кровать настолько идеальна, словно к покойнику готовится.
Сорока уже отметила про себя все, что увидела: мальчик был худ как военнопленный, примерно ее возраста, но высоченный - Сорока и так была крупной дамой, а этот еще на голову выше, на строгих брюках - стрелки!, сверкающие как первый снег манжеты и воротник рубашки из под пиджака, туфли начищены до блеска, на тумбочке ни пылинки и вообще ни одной вещи, идеальный порядок, кровать застелена так ровно, словно уровнем пользовались. Еще в голове у Сороки успела пронестись мысль о том, что ее вид так же ошеломляет незнакомца, но тот уже взвился.
- Да твое-то какое дело?! И какого черта ты тут вообще делаешь - вваливаешься без спроса, перед этим топаешь как слон на лестнице и орешь непотребства! - Сорока уставилась на него, медленно прикурила сигарету от спички, и слушала, как слушают фоновую передачу по радио, - А если услышат младшие? Или неразумные? Ты подумала? Е-мое, ты и куришь прямо в нашей спальне...
- Услышат неразумные? - она усмехнулась, - Ну и хорошо, это им пойдет на пользу, каждый день они слышат что похуже. А ты нервный... и. насколько я знаю, драчливый. Тебя уже окрестили, да? Окрестили. Ну вот, жалко, я бы назвала тебя Драчуном... Интересно, после этого ты и на меня бы пошел с кулаками?...
Лицо парня перекосило, и, возможно, он бы и правда воплотил в жизнь то, что напророчила Сорока, но тут дверь открылась и в спальню на своих костылях вплыл Шаман в уличной одежде.
- Тык тебя! - девчонка подскочила и метнула в парня подушку. Тот отбил ее своим костылем, как бейсболист мяч и, недолго думая, схватил подушку с другой кровати и с боевым кличем бросился на нее. Лицо Длинного, тем временем, еще раз перекосило, пока он в тихом шоке наблюдал эту несколькосекундную подушкобойню.
- Круто, что вы уже познакомились, - улыбнулся Шаман, пытаясь шумно отдышаться, - Окей, Сорока, ты меня уже сделала, пошли...
- Сорока?! - в этот момент лицо Длинного должно было словить паралич, ибо в третий раз за такое короткое время его перекосило. Он ошарашено рассматривал девицу: длинная, тощая и, честно признаться, какая-то страшненькая, с ассиметричной прической на голове, в народе называемой "гнездо", да еще и крашенной в сочный зеленый цвет, из под зимней куртки - широчайшая, почти что в пол юбка в ядовито-фиолетовую клетку. Венчали этот ансамбль красные ботинки и кислотно-оранжевый шарф, свисающий почти до колен. Так вот она какая, Сорока... И эта та самая девица, которой Шаман - сам Шаман! - буквально бредит?! Шумная, хамоватая, невоспитанная, совершенно по-идиотски выглядящая?!..
- Что-то не так? - в голосе Шамана снова появились вожачьи нотки - видимо, он уловил странную гримасу на лице Длинного.
- Нннет... все хорошо. Идите, погуляйте... и правда, я рад, что мы познакомились...
- Определенно, - все так же улыбаясь промурлыкала девица, нахлобучивая на свое зеленое гнездо красную шапку с помпоном.
- Ну и прекрасно, - в этот момент Шаман быстрым и легким жестом извлек из кармана своей куртки уже подтаявший снежок и точным движением засунул Сороке за шиворот. Еще бы немного, и девчачий визг достиг ультразвука. Шаман, хохоча, подхватил костыли и умчался в закат. Еле вытряхнув снег (прямо на ковер в комнате, к горю Длинного), Сорока понеслась следом с воплем: "Да я тебя закопаю! В сугроб окуну и закопаю, сучий потрох!". Длинный остался наедине со своим тихим ужасом и шоком от того, что его Вожак, его божество, Шаман - всего лишь мальчишка-подросток.

@темы: Проза, [Длинный], [Сорока], [Шаман], -Четвертый выпуск-

---

Привет, Дом.

[Яровий]

Социальный работник придерживает меня за плечо, и правильно делает. Мой путь, как геометрический отрезок, ограничен точками, такими, как фонарный стол, будка таксофона, низкая ветка дерева, косяк железной двери моего подъезда. Моего? Могу ли я все еще считать этот подъезд, этот спуск в подвал и лестницу своими? Я не спрашиваю об этом социального работника. Просто покорно иду от одной точки до следующей.
Врачи говорят, что координация восстановится, что вестибулярный аппарат будет работать лучше, но меня, готовому на каждом шагу выблевать свои внутренности, неуверенному в том, где точно находятся пол и потолок, сглатывающему слезы, в это слабо верится. Как соплю между пальцев, я мусолю в голове мысль – теперь я инвалид, теперь я ущербный, убогий, неправильный, полу бесполезный, ненужный, мешающий. Мусоровоз теперь зачерпнет меня своим ковшом, и отвезет в интернат, забитый парашей вроде меня.
Я вдруг хочу спросить социального работника, какое сейчас число. Так я бы мог узнать, сколько времени провел в больнице. Мне почему-то так и не сказали. Или говорили? Я никак не могу вспомнить, и, теряясь, я прихожу к тому, что забыл, какого числа мой голову разбили. Деревья стояли голыми, но снега не было. Или он только выпал? Или уже почти стаял? Или?.. или?..
- Альберт...

@темы: Проза, [Паразит], -Четвертый выпуск-

---

[какой-то мудак]

про детство, семью и попадание в Дом внезапно от третьего лица


Высокая светловолосая женщина входит в просторную комнату, сияющую чистотой. Прикрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной, выжидая, пока успокоится бешено колотящееся сердце
- Петер, - зовет женщина.
Маленький мальчик, лежащий на кровати с огромной книгой и увлеченно водящий пальцем по строчкам, не оборачивается на зов матери.
Тогда женщина отталкивает себя от надежной опоры двери, беззвучно глотая воздух судорожно сжавшимся горлом, проходит через комнату и садится на кровать.
- Петер, - говорит она еще раз, легко коснувшись рукой плеча мальчика.
Петер с показной неохотой отрывается от книги, переворачивается на спину и снизу вверх смотрит на мать. Ее светлые глаза полны слез. Как всегда. Петер пытается вспомнить, когда в последний раз видел эти глаза сухими, и не вспоминает.
Женщина глубоко дышит и считает про себя до десяти. Потом до двадцати. Когда к концу третьего десятка долгожданное спокойствие так и не снисходит на нее, она, наконец, решается:
- Петер, ты знаешь, мы с папой очень тебя любим… - Она пытается поймать во взгляде семилетнего сына отблеск понимания и прощения, но с некоторых пор видит в нем лишь упрек. Она не знает, так ли это на самом деле. Да это и не важно. Для нее важно то, что она плохая мать. Она не смогла помочь своему мальчику. Из-за ее порченных генов он обречен на лишенную радости жизнь. А теперь вот еще и это… - Мы много думали, - Сбивчиво продолжает она, - Тебе так будет лучше. Здесь ты совсем один, а там будут другие дети, тебе не будет так скучно. К тому же, так ты всегда будешь под присмотром докторов, и, если что-то случится, тебе сразу помогут.
Петер смотрит на мать с недетским спокойствием. Женщину это пугает. В прозрачных, светло-серых глазах сына она видит отражение своей непростительной вины.
- Сыночек мой, - Ее очередная попытка сдержать слезы снова заканчивается полным провалом. Она подается вперед, к сыну, желая обнять его, но опять отказывает себя в этом праве. – Сыночек, - сквозь слезы говорит она, - Завтра мы с папой отвезем тебя в одно место… Тебе обязательно понравится там. Я уверена, тебе там будет хорошо.
- Почему ты плачешь, мама? – Петер лежит на спине, не двигаясь, не прикасаясь к матери, не пытаясь утешить ее, как часто делают дети, привыкшие к тому, что плачущих людей нужно успокаивать. Его голос абсолютно ровный. Холодный. Женщина вздрагивает и ежится от этой холодности.
Ее всегда в первую очередь волновало физическое состояние сына, родившегося со страшным диагнозом без шансов на выздоровление. Ее главной задачей было уберечь его от любых болезней, вирусов и инфекций. Сосредоточив все внимание на здоровье Петера, женщина, по правде сказать, мало интересовалась его психическим состоянием. Первым странности в поведении сына заметил отец. Он же и настоял на том, чтобы пригласить для консультации детского психолога. К радости родителей, психолог не выявил у мальчика никаких отклонений помимо того, что Петер, никогда не общавшийся со сверстниками, не имел никаких социальных навыков, которые уже должны начать вырабатываться в его возрасте.
Тогда родители впервые заговорили о помещении младшего сына в интернат.
- Ничего, мой хороший, все нормально, - отвечает мать, утирая слезы и изображая мягкую улыбку на идеально очерченных губах, - Я сейчас зайду к папе, а потом вернусь, и мы с тобой соберем твои вещи, ладно?
Петер кивает, и женщина протягивает руку, чтобы погладить сына по голове, но, почувствовав, что слезы вновь подступают к глазам, прерывает начатое движение, и рука бессильно падает ей на колени. Продолжая улыбаться, мать выходит из комнаты сына. Оставшись один, Петер переворачивается на живот, утыкается лицом в подушку и закусывает ее уголок, пахнущую свежестью ткань с веселыми мультяшными рисунками, чтобы никто не услышал, как он плачет.

Женщина заходит в ванную, умывается холодной водой и долго рассматривает свое отражение в зеркале: не размазалась ли тушь, не опухли ли глаза, не заметит ли ее муж того, что она снова не смогла сдержать свои эмоции?
- Томас, к тебе можно? – она тихо стучится в кабинет мужа и заглядывает в приоткрытую дверь.
- Да, заходи, я уже закончил, - сидящий за крепким деревянным столом мужчина отрывается от ровной стопки бумаг и поднимает взгляд на жену. По таким людям, как он, нельзя с точностью определить возраст: они и в двадцать, и в пятьдесят будут одинаково стройными и подтянутыми, с жестким лицом, которому никогда не грозит обрюзгнуть и расплыться, и пронзительным взглядом.
Женщина заходит и садится на краешек стула напротив мужа, робко, как школьница, которую вызвали к директору.
- Я хотела поговорить про Петера, - она не смотрит на мужа, только на собственные сцепленные в замок, длинные, нервные пальцы, - Ты уверен, что так будет лучше? Он же будет там один, без нас, некому будет о нем позаботиться, а ему ведь всего семь…
- Да, Катарина, - Томас прерывает жену, и она вскидывает на него испуганный взгляд, - Ты права, ему уже семь. И он до сих пор не общался с другими детьми, кроме Яноша. Он практически не разговаривает и, как верно заметил психолог, совершенно не подготовлен к жизни в обществе. В семь лет дети идут в школу. Интернат – практически то же самое, только с квалифицированным медицинским персоналом и постоянным наблюдением воспитателей.
- Но это место… - Катарина вздрагивает, вспоминая многочисленные нелестные отзывы об интернате для детей-инвалидов, - Ты же помнишь тот случай несколько лет назад… Да и сейчас – там же половина детей из неблагополучных семей. Может быть, мы поищем более приличное место… - Осторожно начинает она, но муж снова не дает ей договорить.
- Мы уже испортили сына, - жестко произносит Томас тем самым тоном, после которого все возражения бесполезны, - Своей чрезмерной заботой и тепличными условиями. Там, в этом интернате, - жизнь, которая окружала бы Петера каждый день в школе и во дворе, если бы он был обычным ребенком. Яношу эта жизнь не повредила, и Петеру она пойдет только на пользу. Привыкшая во всем соглашаться с мужем, на этот раз Катарина не может промолчать, хоть и знает, что Томас уже принял решение и теперь не отступится. Просто она всю жизнь будет себя винить, если хотя бы не попытается противопоставить его логичным и объективным доводам свои собственные доводы. Не конструктивные, излишне эмоциональные доводы матери.
- Ведь он же совсем ребенок, - очень тихо говорит она, - Ему будет не хватать тепла и любви…
После недолгой паузы Томас возражает:
- Он – мужчина. Он мой сын. Я не позволю тебе и дальше делать из него немощного слабака, не способного оторваться от маминой юбки.

Надув губы и демонстративно игнорируя вопросы матери, Янош играет в тетрис на заднем сидении. Ему обидно, что все решили без него. Между прочим, такие важные вопросы нужно обсуждать на семейном совете, а его мнения не только не спросили, но и вообще сообщили ему самому последнему, как будто его это вообще не касается. Спасибо хоть, что додумались рассказать обо всем до того, как увезти Петера в интернат.
Янош косится на младшего брата. Тот прилип к стеклу, упершись в него ладошками и периодически вытирая рукавом куртки запотевшее пятно дыхания. И что, интересно, Петер нашел за окном такого увлекательного? Как будто в первый раз в машине едет, честное слово. Хотя Янош точно знает, что далеко не первый. Он сам часто вместе с родителями отвозил Петера в разные больницы, и каждый раз с одинаковым восторгом младший брат всматривался в унылые пейзажи, проносящиеся за окнами машины.
Когда автомобиль останавливается напротив мрачного трехэтажного здания, затерянного между рядами однотипных панельных многоэтажек, у Яноша внутри что-то болезненно сжимается. И это вот здесь его брату придется теперь жить? Здесь, в утробе этого серого монстра, хищно щурящего на них окна-глаза? Янош бросает испуганный взгляд на Петера, а тот смотрит на Дом. Смотрит совершенно спокойно, как на какую-нибудь очередную больницу, куда его привезли для обследования. «Разве он не понимает? Не видит?» - думает Янош. «Они все что ли ничего не видят? Это же чудовище, оно только притворяется Домом. В Него нельзя заходить, а то Он всех нас сожрет!»
- Приехали, - отец глушит мотор, выходи из машины и открывает перед Яношем заднюю дверь.
И Янош готов кричать, плакать, умолять папу поехать обратно домой, не отдавать Петера этому чудищу, но, конечно же, он ничего такого не делает. Он слишком боится отца, под тяжелым взглядом которого хочется перестать существовать, поэтому Янош покорно выходит из машины, а следом за ним выходит Петер.
Когда вся семья поднимается по растрескавшимся ступеням крыльца, чтобы быть поглощенными черной пастью Дома, Янош изо всех сил сжимает в своей руке руку брата, уже понимая, что очень скоро придется ее отпустить.

Женщина, сидящая в узкой комнате с двумя креслами, диваном, журнальным столиком и искусственными растениями в горшках, все так же красива, как и многие годы назад, не смотря на все заботы, переживания, бессонные ночи и рождение двоих детей. Оба ее сына невероятно на нее похожи, тем не менее, ни один, ни второй не унаследовали хрупкой, искрящейся, как льдинка на солнце, красоты матери. Черты Яноша более простые, мягкие, как будто скульптор, трудившийся над его лицом, поленился доводить свое творение до филигранной точности, удовлетворившись незаконченным эскизом. Черты Петера, напротив, жестче, острее, этим он похож на отца. Этим, а еще взглядом, под которым хочется перестать существовать.
Катарина Берг аккуратно складывает руки на коленях, смотрит на них и тут же сцепляет пальцы в замок, представив, что со стороны должна смотреться в таком положении как студентка на экзамене, не знающая вытянутый билет. Однако через несколько секунд сплетенные пальцы начинают казаться ей свидетельством ее тревоги, она кладет ногу на ноги и скрещивает руки на груди и чуть не чертыхается во весь голос, еще не закончив это движение, когда в ее голову приходит мысль о неуместности столь закрытой позы.
Катарина могла бы перебрать еще множество вариантов размещения себя в пространстве, так и не найдя оптимального, но тут дверь открывается, пропуская в комнату сурового мужчину в кожаном плаще и следующего за ним юношу.
Сегодня у него изумрудно-зеленые волосы и фиолетовые глаза. Две недели назад, когда Катарина в последний раз приезжала навещать сына, его волосы еще были синими.
Воспитатель молча кивает Катарине и отходит в угол комнаты, а тот, перед встречей с кем так мучительно каждый раз волнуется женщина, опускается в глубокое кожаное кресло таким плавным и четким движением полностью уверенного в себе человека, что Катарина невольно заливается краской стыда, осознав, что так и не нашла, куда деть собственные руки.
- Здравствуй, Петер, - тихо и ласково говорит мать, надеясь хоть как-то разрядить напряжение, плотной завесой сгущающееся в помещении каждый раз, когда она встречается с сыном.
Он не отвечает. Только улыбается, не сводя с нее взгляда холодных, лживо-фиолетовых глаз. Катарина едва сдерживает слезы при виде этой улыбки.

Вопрос: молодец, пиши еще

1. тыкнуть в кнопочку		16	(100%)
Всего:		16

@темы: Проза, [Шалфей], -Четвертый выпуск-

---

[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

После Саши, Гриши и Жирафа мне должно быть вообще стыдно брать в руки ручку, но те, кто видели, единогласно сказали "Давай!".
И я даю.
Каждой птице - по песне)

-Знаешь, я видела сон. И там были птицы с человеческими лицами.

Радуга.

Синичка.

Длинный.

-А Длинный был аистом! Ну он же Длинный...

Сорока.

-А ты кем была?
-Сама как думаешь?

Удильщик.

Ворон.

Белка.

Фламинго.

@темы: Ассоциации, Арт, [Удильщик], [Длинный], [Сорока], [Радуга], [Белка], Музыка

---

Из дневника Белки.(12 лет)

[69 оттенков Рыжего]

Сегодня были одни из самых страшных сорок пять минут моей новой жизни. Я стояла одна в темном коридоре, на меня каждую секунду накатывали волны страха и, чтобы хоть как-то сдержаться и не выдать свое нахождение тут, я сжимала кулаки до такой степени, что мои ногти просто врезались в ладонь. На тот момент я была обязана выстоять и дождаться. В каком-то очередном приступе страха, кода паника захватила меня на столько, что я чуть было, не кинула свою затею и не убежала искать Дурмана, в моей ладони появилась острая боль, которая не плохо меня так отрезвила, посмотрев на руку, я поняла, что случилось, кулаки сжались на столько сильно, что ногти порезали мягкую подушечку ладони. На некоторое время кровь и неуверенные попытки придумать, что же сказать ему, когда он это увидит, отвлекли меня от ожидания, а потом открылась дверь и из комнаты начали выходить.

Глазами я нашла того кто мне нужен

Глазами я нашла того кто мне нужен и как то слишком быстро направилась к нему, схватив за руку и ощутив, что взяла явно не той рукой, я отпустила его, а он повернулась. В первый раз стояла вот так один на один с летуном. До этого момента если мне что-то и надо было, то все заказывал Дурман, сейчас я набралась смелости сделать это сама, так как не скажешь: "Эй..я тут готовлю сюрприз, вот, иди, закажи это, только не подглядывай и забудь об этом".
Не очень помню наш диалог, помню, как сунула ему конверт, тот конверт, который уже второй год приходит ко мне от так называемого ОТЦА, просто протянула и сказала, скорее даже не сказала, а протараторила то, что мне нужно. Вспоминая сейчас, мне страшно, а вдруг он не понял, а вдруг опоздает?
Мммм…сейчас попробую передать свои слова, может так они станут понятнее «Мне нужна эта штуковина, через которую Дурман обычно курит. Но только новая, абсолютно новая. Она должна подходить к его сигаретам и быть не очень длинной или большой, что бы ее всегда моно было носить с собой. Она должна быть красивая, но для парня, а еще обязательно сочетание черно - коричневое или черно – оранжевое, и мне это нужно как можно быстрее, так как скоро важный день, вот тут конверт, что бы все прошло хорошо, что бы никаких ЧП с потерей вещи не было». По его реакции было видно, что первое он удивлен, втрое он сейчас засмеется…Летун, что-то сказал, про наглость и так далее, но взял конверт и добавил, что для вожака пик сделает это. Напоследок он повернулся и что-то там вякнул про «далеко пойдешь», но я уже не помню, для меня главным было то, что я сделала это. Я поговорила с кем-то кроме Дурмана и его стаи, я простояла гребаных сорок пять минут одна, и если первое я еще повторю, второе нет, это очень больно. Вот примерно в таких мыслях я как-то дошла до спальни и завалилась туда, а тут уже сразу стало хорошо, ко мне повернулся он, как всегда спокойный, что – то курящий и державший книгу в руке. Окна были закрыты, поэтому комната была в легком, белом дымку, но мне это даже нравится, я подошла, поближе и легла головой ему на колени. Его глаза смотрели на меня вопросительно, ему явно не очень понравилось мое долгое отсутствие, а я лишь улыбалась и смотрела в ответ. «Скоро важный день, и я хочу сделать тебе подарок, надеюсь, он понравится» мои мысли были спокойными и чистыми, а рука почти не болела, но потом все, же надо будет ему показать… не хочу ему врать, а вот не рассказать, пока, откуда это, можно. Но я обещаю, что как только все закончится, расскажу ему все честно. Ведь кто еще сможет на все мои глупости просто улыбнуться и погладить по голове?! По-моему такие моменты в книгах называют «счастливые минуты жизни». Теперь понятно почему. И ради них стоило прождать те сорок пять ужаса.

@темы: [Белка], [Дурман], -Третий выпуск-, -Четвертый выпуск-

---

Метаформозы

[Яровий]

Они сидят, один на крыльце, другой в коляске, светловолосые и светлоглазые, и, если бы их лица не были настолько разной лепки, этих двоих можно было бы принять за братьев. Солнце уже катится к горизонту, но небо еще хранит дневной цвет, голубой и насыщенный.
Колясник, низко склонившись к забивающему трубку другу, торопливо, сбиваясь с пятого на десятого, шепчет сказку с некой несвойственной ему тоской. Второй слушает, глядя вдаль, изредка кивает и не перебивает, что самое ценное. Стоит ему на мгновение закрыть глаза, как рассказ колясника оживает – лицо обжигает соленый морской ветер, а в толще воды любопытные рыбы беззвучно обмениваются своими секретами и все это реально настолько, что даже прибрежный песок скрипит на зубах.
- Мне грустно…

@темы: Проза, [Мелкий], [Шаман], -Четвертый выпуск-

---

Мне скучно (Зритель)

[Кирилл Клён]

Мне скучно.
Лес обступает меня непроглядными серыми стенами. Лес обнимает меня. Лес окутывает. Лес укрывает собой, как теплым пледом. Лес любит меня.

Как странно...

Как странно. Чувствовать любовь Леса. Чувствовать любовь. Теперь я это, наконец, умею, могу, полностью, всецело. Это – прекрасно, это – незабываемо, от этого невозможно отказаться.
Невозможно, но…
Я мягко ступаю по травяному ковру, по подстилке из палых листьев. Я иду по телу Леса. Я слышу, я чувствую Лес. Я – внутри. Мне не нужно касаться деревьев, чтобы ощутить его дыхание, его шепот, его боль, радость, любовь, разочарование, заботу. Теперь все это – во мне. Все это и кое-что еще. Теперь этого совсем чуть-чуть, почти не осталось.
Но…
Если очень постараться, если прислушаться, присмотреться, я смогу увидеть больше. Дальше. Там – тоже я. Одиноко и бессильно. Без возможности повлиять, остановить, сказать, сделать. Там есть, что терять. Там есть, за что болеть, переживать, жить. Там много причин, много чувств, много слов, много ощущений. И я стараюсь не прислушиваться к себе. Не хочу. Не могу. Это – слишком.
Но я знал, на что шел. Знал и понимал. Я знал о риске и о цене. Это – мой выбор.
Теперь мне остается лишь верить и ждать. Мне остается только надеяться на то, что мне есть на что надеяться. Я поставил спину и не знаю, от кого ждать удара. И ждать ли его вообще.
Я иду сквозь Лес. Я смотрю в Лес. Я вижу. Я – Зритель.
И, как назло, никого вокруг. Как обычно, никого нет поблизости, когда мне так скучно.

 

@темы: Проза, [Дурман], [Зритель]

---

Автобиографическое от Длинного

[Val_Ekkert]

Текст о том, как он уезжал в Дом.

Надеюсь, с тэгами не намудрил.

@темы: Проза, [Длинный], -Четвертый выпуск-

---

Раз уж речь зашла про мемы

[Яровий]

Многие их видели, но пусть они будут и тут. Для архива.

+ + + + + + +

@темы: Юмор, [Жираф], [Мелкий], [Паразит], [Удильщик], [Чума], [Шалфей], [Длинный], [Шаман], [Раскол], [Белка], [Дурман], -Третий выпуск-, -Четвертый выпуск-

---

Немного мемов

[Книжник.]

Младший выпуск.

@темы: Юмор, [Паразит], [Шаман], -Четвертый выпуск-

---

Все и сразу

[Яровий]

Короче, мне лень выкладывать все свои тексты сюда, потому вот все скопом.

Ох и забавно быть Паразитом.
Персонажи: Паразит (внезапно!)
Читать.

Паразит и стая Красных.
Персонажи: Паразит, Шалфей, Удильщик.
Читать.
Читать.

Без названия.
Персонажи: Паразит и упоминаются Чума, Лишний, Удильщик, Жираф, Сорока, Радуга, Шалфей.
Читать.

Кто отец Маркиза?
Персонажи: Паразит
Читать.

Ночь над Могильником.
Персонажи: Паразит, Шаман
Читать.

Эрос и Танатос (вариация на тему Самой Длинной Ночи).
Персонажи: Паразит и почти все.
Читать.

Будущее в Наружности.
Персонажи: Паразит.
Читать.

Утро над Домом. Короткие зарисовки.
Персонажи: Шаман, Паразит, Шалфей, Вий, Чума.
Читать.

А вы думали амулеты с неба падают?
Персонажи: Смельчак (Шаман), прошлый выпуск.
Читать.

Рыцарь и Дракон.
Персонажи: Чужой, Полоз.
Читать.
Читать.

Безысходность.
Персонажи: прошлый выпуск
Читать.

@темы: Проза, [Снег], [Жираф], [Паразит], [Удильщик], [Чума], [Шалфей], [Вий], [Лишний], [Сорока], [Шаман], [Радуга], -Третий выпуск-, -Четвертый выпуск-, [Муха], [Полоз], [Чужой]

---

Шаман

[Дерзкий пиздюк]

@темы: Арт, [Шаман]

---

[Коля, хватит! Коля, пойдем!]

Для хоть какой-то систематизации и сохранения мозгов читателей от насилия вот такими текстовыми выкидышами, был заведен отдельный дневник Сороки. Домашняя Птица.
Там уже есть что-то и еще будет всякое, но практически про каждого.
Внезапно мне гораздо ценнее отзывы в этом дневнике, нежели в моем личном - какая она? Права ли она?..

P.S.: Если не интересно и не по теме соо - не вопрос, выпилю)

@темы: Проза, Другое, [Сорока], -Четвертый выпуск-